Портал русского
Майами
Майами
Читайте статьи различной
тематики на нашем сайте
тематики на нашем сайте
Развлечение смертью: прекрасные монстры на наших экранах
Автор: Светлана Зернес, Дина Хапаева, фото: https://khapaeva.modlangs.gatech.edu
Америка отпраздновала очередной Хеллоуин. Для кого-то это повод повеселить детей и угостить соседей конфетами, а для кого-то – напоминание о смерти, ведь вся тематика этого дня связана именно с ней. Тему смерти обычно избегают и вместе с тем испытывают к ней крайнее любопытство. В гостях у нашего журнала побывала профессор Технологического университета Джорджии Дина Хапаева, которая изучает смерть уже много лет.Bottom of Form
– Дина, в теме смерти понамешано много всего – и религиозного, и суеверного. Но бесспорно одно: мы её боимся. Почему страх смерти – это главный человеческий страх? – Я думаю, это нормальный животный инстинкт. Это то, что в нас есть от животного мира. Страх смерти, конечно, очень силён, но у каждого из нас, думаю, есть и другие страхи, которые ничуть не менее страшны. – Но есть и культуры, где смерть близких не воспринимается как что-то ужасное. – Да, существует культ мёртвых, например, в мексиканской культуре. Можно вспомнить даже русский обычай, когда приходят на кладбище с водкой, с какой-то закуской, кладут конфеты и поминают близких. Эта традиция есть в разных культурах. Можно отдельно говорить о Викторианской эпохе, когда было то, что называлось Heavenly Birthday – смерть как день рождения, как рождение человека для другого мира, для загробной жизни. Это такой переход во что-то другое. Человек переселился в загробный мир (может быть, лучший мир), но остаётся связь между человеком умершим и живущими. И культ предков, в основном, показывает, что мы едины, мы не расстались, человеческое сообщество, несмотря на то, что один из его членов умер, всё равно сохраняет свои связи. Те же мексиканские трапезы на могилах умерших родственников – это как раз такой способ единения мёртвых и живых. – Когда в фильмах и книгах происходят убийства, это значит, что из зрителей хотят выжать максимум эмоций. Или всё немного глубже? – Коммерциализация смерти, превращение убийства и садизма в товар массовой культуры – это, безусловно, существующий феномен. Но дело в том, что сам этот тренд, само это представление о том, что можно показывать любые издевательства над человеком – он не такой давний. Ещё некоторое время назад та степень насилия, которую мы наблюдаем в современной культуре, казалась вообще невозможной. Я думаю, что такой радикальный поворот произошёл на рубеже 80–90-х годов, когда целый ряд философских течений и общественных движений достаточно наполнили собой культурное пространство. Благодаря этому произошла легитимизация того, чтобы изображать любую степень насилия над человеком. То есть это оказалось можно. – А не потому ли ещё это произошло, что обычные рядовые сюжеты уже исчерпаны? Либо исчерпаны, либо не «цепляют». – Это очень правильный вопрос, обычные сюжеты перестали быть такими интересными. Но ведь главный вопрос в том, почему это происходит. И я думаю, что происходит это в значительной степени потому, что мы живём в эпоху того, что я называю «коммодифицированный антигуманизм». Коммодифицированный – имеется в виду превращённый в товар на рынке развлечений. Насилие, зверство, жестокость превращаются в то, что индустрия развлечений продаёт. Представление о человеке как о высшей ценности оказалось утраченным в обществе. – То есть наша жизнь уже не так ценна? – Понимаете, есть разные общества. В России, например, жизнь человека никогда не считалась большой ценностью. Но в западном обществе, в демократических странах мы живём в интересный момент, когда существует огромный разрыв между тем, как защищены индивидуальные права человека и тем, что мы видим на экранах. В США попробуйте кого-то ударить, и вас потащат в суд и заставят платить огромные деньги за ущерб, который личности был нанесён. В то время как в массовой культуре, наоборот, по отношению к человеку всё дозволено. И это создаёт очень интересный разрыв. В России такого разрыва нет. Насилие на экране, война... Никого это не волнует. Это срастание политики и эстетики кошмара. – Думаю, для молодёжи может быть особенно опасно то, что они видят в компьютерных играх и в фильмах. – Это абсолютно правильно. Дело в том, что существует две противоположных школы мысли на эту тему. Есть огромное количество исследований, которые говорят, что насилие, которое присутствует в массовой культуре, совершенно никого не касается. Что наоборот, оно создаёт некую разрядку: вот человек посмотрел, как кого-то пилой пополам разрезали, и якобы это может произвести терапевтический эффект. Якобы человек выплёскивает на это свои негативные эмоции, и потом счастливый идёт дальше по жизни. Но есть, естественно, и другая школа, которая мне кажется гораздо более логичной. Это представление о том, что да, насилие в массовой культуре вполне способно спровоцировать насилие в жизни. – А можно ли сказать, что убийства в фильмах и книгах увлекают в основном тех, кто ещё не сталкивался с трагической смертью в своей жизни? Например, у кого не погибали близкие. – Возможно и так, но никаких исследовательских данных на этот счёт нет. Думаю, что да, хотя что касается России, то, по-моему, мы не наблюдаем никакого спада интереса к насилию. В массе своей люди делают вид, что вообще ничего не происходит. – И всё же зрители, которые увлекаются кровавыми боевиками, вряд ли пошли бы на реальные бои с убийствами, если бы они проводились? Или всё-таки пошли бы? – На этот вопрос сложно ответить. В Древнем Риме, мы знаем, проводились жестокие гладиаторские игры. Но между этими чудовищными играми и современной массовой культурой существует огромное отличие – оно в том, что гладиатор-победитель превращался в героя, это был способ вырваться из того кошмарного мира. А у персонажей, которых пожирают монстры в современной массовой культуре, такой возможности нет. Обычные люди превращаются в пищу или в объект. Полное отрицание человеческого достоинства в таких сюжетах не дает людям никакой возможности остаться людьми. – То есть добро не побеждает. – Добро по отношению к кому? Если взять, например, популярный вампирский фильм «Сумерки», то там как раз добро по отношению к вампирам, нелюдям. Там девушка Белла влюблена в вампира Эдварда и только и мечтает о том, чтобы самой стать вампиром. Главное послание здесь – отрицание человеческой природы, потому что вампир представлен как абсолютный эстетический идеал. Он прекрасен внешне, он обладает магическими свойствами, которых у людей нет. И очень интересно сравнить такой подход с тем же классическим «Дракулой» Брэма Стокера. Там Дракула омерзителен, у него шерсть на ладонях, смрадное дыхание, он не вызывает у нас никаких симпатий, он чудовище. Понимаете, какой произошёл поворот? Есть ещё один замечательный факт в современной культуре – это восторг, который испытывают по поводу серийных убийц. Создано огромное количество фильмов, где серийные убийцы превращаются в главных героев, от их лица часто ведётся повествование. Мы смотрим на мир их глазами. Даже существует жуткая культура артефактов, связанных с маньяками (например, картинки, которые они нарисовали, или ножи, которыми они зарезали жертв). Всё это называется murderabilia, открыто продаётся и стоит больших денег. Масса людей увлечена этим. Маньяки становятся знаменитостями. – Но опять же, значит ли это, что люди пошли бы и сделали то же самое, что маньяки? – Нет. Но это значит другое. Происходит отказ от представления о том, что человеческая жизнь уникальна и что человеческое достоинство – это то, на что нельзя покушаться. – А не является ли всё это способом отрицания неизбежности смерти? Она наступит, но мы не хотим об этом думать. – В западном обществе (в Америке даже больше, чем в Европе), действительно, существует некое табу: люди стараются не говорить о смерти, на улицах нет похоронных процессий и так далее. Есть мнение, что именно поэтому тема смерти проявляется в других формах – в массовой культуре. Я не очень верю в это объяснение. Как мне кажется, мы живём в эпоху кризиса гуманизма, и это главная причина того, что мы наблюдаем в культуре. Есть целый ряд движений – защита прав животных, трансгуманизм, постгуманизм, радикальный экологизм. Они учат, что человек – это такое вредное существо, и надо его превзойти, переделать или вообще избавиться от него, чтобы планета очистилась. Этих движений не было ещё лет 60 назад. Защита прав животных обрела радикальную форму. У меня есть кошка Варька, и она «вертит» всей нашей семьёй, то есть я не скажу, что животных нельзя защищать и надо обижать. Но при этом я категорически против того, что жизнь человека и животного надо считать равноценной. Есть такой философ Питер Сингер, который создал проект The Great Ape Project, согласно которому у обезьян тоже должны быть юридические права. Есть огромная разница между тем, что животных нельзя обижать и мучить, потому что это негативно влияет на нашу человеческую мораль (это философия Иммануила Канта) и тем, что животных надо наделить правами независимо от того, как к этому относятся люди. – Где есть права, там наступает и ответственность. А какая ответственность у животного? – Об этом надо спросить у Сингера! – Я ещё с удивлением узнала, что есть услуга изготовления ”memorial diamonds” – бриллиантов из праха близких людей. Это вообще этично? – Я считаю, что нет, и что носить украшение из праха любимой бабушки – это дико. Но такая услуга очень популярна. Это, кстати, технология, созданная русскими химиками. И на мой взгляд, это яркий пример того, как смерть превращается в товар. Хорошо, когда есть способы облегчить переживание утраты близкого человека, но всё происходящее в массовой культуре с этим никак не связано. – Если в фильме показан суицид, всегда ли это можно назвать пропагандой суицида? – Смотря как он показан. Очень важно, с какой точки зрения создатели фильма смотрят на это и как показывают. Есть масса примеров произведений, где герои заканчивают жизнь самоубийством. Когда есть задача показать человеческую трагедию – это одно, а когда надо продать «море крови» – это совершенно другая задача. Зритель вполне в состоянии отличить одно от другого, но объём коммерческого насилия настолько велик, что в этом потоке трудно найти гуманистическое кино. Но оно всё же существует. – А суицидальные мысли бывают у каждого? Это нормально? – Я не врач, но думаю, что наверное, они случаются у каждого. Но если они начинают часто преследовать, тут уже надо к доктору. – Сегодняшнее повальное желание омолодиться, сделать «улучшайзинг» внешности не говорит ли о том, что общество хочет как раз жить, а не умирать? – Это тоже один из способов отрицания смерти, который вписывается в этот тренд табуирования темы смерти в обществе. – Дина, а почему и как именно Вас увлекла тема смерти? – Это долгая история. Когда я ещё работала в Санкт-Петербургском университете в России, меня интересовали вопросы исторической памяти (в моей семье целая когорта репрессированных родственников) и то, как наши соотечественники относятся к Сталину и сталинизму. В 2007 году я написала книгу «Готическое общество: морфология кошмара», в которой говорила об этом срастании политики кошмара и эстетики кошмара. Потом я стала изучать, как это соотносится с мировыми трендами, и написала книгу «Занимательная смерть. Развлечения эпохи постгуманизма». Слово «занимальная» – это конечно, издёвка. Это попытка уколоть тех, кто развлекается смертью. – А Вы сами верите в загробную жизнь в каком-либо виде? – Нет. Я атеист. У нас это семейное. Я совершенно нормально отношусь к тому, что потом ничего нет. Это лучше, чем оказаться на сковородке (смеётся). На эту тему есть совершенно замечательный стендап Роуэна Аткинсона. Посмотрите, получите огромное удовольствие!
Смотрите видеоинтервью в программе «Russiantown Дайджест». Очаровательные ведущие, яркие гости студии. Подписывайтесь на наш YouTube-канал Russiantown Magazine! Ваша поддержка помогает улучшать наши медиапроекты. Спасибо за ваш вклад! |