Майами
Статьи
Объявления
Наши рекламодатели
Деловой Майами
Работа
"Русский город"
Медиа
Общество
Развлечения
Иммиграция
English
Портал русского
Майами
Читайте статьи различной
тематики на нашем сайте
Портал русского
Майами
Читайте статьи различной
тематики на нашем сайте
Главная О нас Публикации Знакомства Юмор Партнеры Контакты
МЕНЮ

Развлечение смертью: прекрасные монстры на наших экранах

russiantownmiami.com
Развлечение смертью: прекрасные монстры на наших экранах

Америка отпраздновала очередной Хеллоуин. Для кого-то это повод повеселить детей и угостить соседей конфетами, а для кого-то – напоминание о смерти, ведь вся тематика этого дня связана именно с ней. Тему смерти обычно избегают и вместе с тем испытывают к ней крайнее любопытство. В гостях у нашего журнала побывала профессор Технологического университета Джорджии Дина Хапаева, которая изучает смерть уже много лет.Bottom of Form

 

Дина, в теме смерти понамешано много всего – и религиозного, и суеверного. Но бесспорно одно: мы её боимся. Почему страх смерти – это главный человеческий страх?

– Я думаю, это нормальный животный инстинкт. Это то, что в нас есть от животного мира. Страх смерти, конечно, очень силён, но у каждого из нас, думаю, есть и другие страхи, которые ничуть не менее страшны.

Но есть и культуры, где смерть близких не воспринимается как что-то ужасное.

– Да, существует культ мёртвых, например, в мексиканской культуре. Можно вспомнить даже русский обычай, когда приходят на кладбище с водкой, с какой-то закуской, кладут конфеты и поминают близких. Эта традиция есть в разных культурах. Можно отдельно говорить о Викторианской эпохе, когда было то, что называлось Heavenly Birthday – смерть как день рождения, как рождение человека для другого мира, для загробной жизни. Это такой переход во что-то другое. Человек переселился в загробный мир (может быть, лучший мир), но остаётся связь между человеком умершим и живущими. И культ предков, в основном, показывает, что мы едины, мы не расстались, человеческое сообщество, несмотря на то, что один из его членов умер, всё равно сохраняет свои связи. Те же мексиканские трапезы на могилах умерших родственников – это как раз такой способ единения мёртвых и живых.

Когда в фильмах и книгах происходят убийства, это значит, что из зрителей хотят выжать максимум эмоций. Или всё немного глубже?

– Коммерциализация смерти, превращение убийства и садизма в товар массовой культуры – это, безусловно, существующий феномен. Но дело в том, что сам этот тренд, само это представление о том, что можно показывать любые издевательства над человеком – он не такой давний. Ещё некоторое время назад та степень насилия, которую мы наблюдаем в современной культуре, казалась вообще невозможной. Я думаю, что такой радикальный поворот произошёл на рубеже 80–90-х годов, когда целый ряд философских течений и общественных движений достаточно наполнили собой культурное пространство. Благодаря этому произошла легитимизация того, чтобы изображать любую степень насилия над человеком. То есть это оказалось можно.

А не потому ли ещё это произошло, что обычные рядовые сюжеты уже исчерпаны? Либо исчерпаны, либо не «цепляют».

– Это очень правильный вопрос, обычные сюжеты перестали быть такими интересными. Но ведь главный вопрос в том, почему это происходит. И я думаю, что происходит это в значительной степени потому, что мы живём в эпоху того, что я называю «коммодифицированный антигуманизм». Коммодифицированный – имеется в виду превращённый в товар на рынке развлечений. Насилие, зверство, жестокость превращаются в то, что индустрия развлечений продаёт. Представление о человеке как о высшей ценности оказалось утраченным в обществе.

То есть наша жизнь уже не так ценна?

– Понимаете, есть разные общества. В России, например, жизнь человека никогда не считалась большой ценностью. Но в западном обществе, в демократических странах мы живём в интересный момент, когда существует огромный разрыв между тем, как защищены индивидуальные права человека и тем, что мы видим на экранах. В США попробуйте кого-то ударить, и вас потащат в суд и заставят платить огромные деньги за ущерб, который личности был нанесён. В то время как в массовой культуре, наоборот, по отношению к человеку всё дозволено. И это создаёт очень интересный разрыв. В России такого разрыва нет. Насилие на экране, война... Никого это не волнует. Это срастание политики и эстетики кошмара.

Думаю, для молодёжи может быть особенно опасно то, что они видят в компьютерных играх и в фильмах.

– Это абсолютно правильно. Дело в том, что существует две противоположных школы мысли на эту тему. Есть огромное количество исследований, которые говорят, что насилие, которое присутствует в массовой культуре, совершенно никого не касается. Что наоборот, оно создаёт некую разрядку: вот человек посмотрел, как кого-то пилой пополам разрезали, и якобы это может произвести терапевтический эффект. Якобы человек выплёскивает на это свои негативные эмоции, и потом счастливый идёт дальше по жизни. Но есть, естественно, и другая школа, которая мне кажется гораздо более логичной. Это представление о том, что да, насилие в массовой культуре вполне способно спровоцировать насилие в жизни.

А можно ли сказать, что убийства в фильмах и книгах увлекают в основном тех, кто ещё не сталкивался с трагической смертью в своей жизни? Например, у кого не погибали близкие.

– Возможно и так, но никаких исследовательских данных на этот счёт нет. Думаю, что да, хотя что касается России, то, по-моему, мы не наблюдаем никакого спада интереса к насилию. В массе своей люди делают вид, что вообще ничего не происходит.

И всё же зрители, которые увлекаются кровавыми боевиками, вряд ли пошли бы на реальные бои с убийствами, если бы они проводились? Или всё-таки пошли бы?

– На этот вопрос сложно ответить. В Древнем Риме, мы знаем, проводились жестокие гладиаторские игры. Но между этими чудовищными играми и современной массовой культурой существует огромное отличие – оно в том, что гладиатор-победитель превращался в героя, это был способ вырваться из того кошмарного мира. А у персонажей, которых пожирают монстры в современной массовой культуре, такой возможности нет. Обычные люди превращаются в пищу или в объект. Полное отрицание человеческого достоинства в таких сюжетах не дает людям никакой возможности остаться людьми.

То есть добро не побеждает.

– Добро по отношению к кому? Если взять, например, популярный вампирский фильм «Сумерки», то там как раз добро по отношению к вампирам, нелюдям. Там девушка Белла влюблена в вампира Эдварда и только и мечтает о том, чтобы самой стать вампиром. Главное послание здесь – отрицание человеческой природы, потому что вампир представлен как абсолютный эстетический идеал. Он прекрасен внешне, он обладает магическими свойствами, которых у людей нет. И очень интересно сравнить такой подход с тем же классическим «Дракулой» Брэма Стокера. Там Дракула омерзителен, у него шерсть на ладонях, смрадное дыхание, он не вызывает у нас никаких симпатий, он чудовище. Понимаете, какой произошёл поворот?

Есть ещё один замечательный факт в современной культуре – это восторг, который испытывают по поводу серийных убийц. Создано огромное количество фильмов, где серийные убийцы превращаются в главных героев, от их лица часто ведётся повествование. Мы смотрим на мир их глазами. Даже существует жуткая культура артефактов, связанных с маньяками (например, картинки, которые они нарисовали, или ножи, которыми они зарезали жертв). Всё это называется murderabilia, открыто продаётся и стоит больших денег. Масса людей увлечена этим. Маньяки становятся знаменитостями.

Но опять же, значит ли это, что люди пошли бы и сделали то же самое, что маньяки?

– Нет. Но это значит другое. Происходит отказ от представления о том, что человеческая жизнь уникальна и что человеческое достоинство – это то, на что нельзя покушаться.

А не является ли всё это способом отрицания неизбежности смерти? Она наступит, но мы не хотим об этом думать.

– В западном обществе (в Америке даже больше, чем в Европе), действительно, существует некое табу: люди стараются не говорить о смерти, на улицах нет похоронных процессий и так далее. Есть мнение, что именно поэтому тема смерти проявляется в других формах – в массовой культуре. Я не очень верю в это объяснение. Как мне кажется, мы живём в эпоху кризиса гуманизма, и это главная причина того, что мы наблюдаем в культуре. Есть целый ряд движений – защита прав животных, трансгуманизм, постгуманизм, радикальный экологизм. Они учат, что человек – это такое вредное существо, и надо его превзойти, переделать или вообще избавиться от него, чтобы планета очистилась. Этих движений не было ещё лет 60 назад.

Защита прав животных обрела радикальную форму. У меня есть кошка Варька, и она «вертит» всей нашей семьёй, то есть я не скажу, что животных нельзя защищать и надо обижать. Но при этом я категорически против того, что жизнь человека и животного надо считать равноценной. Есть такой философ Питер Сингер, который создал проект The Great Ape Project, согласно которому у обезьян тоже должны быть юридические права. Есть огромная разница между тем, что животных нельзя обижать и мучить, потому что это негативно влияет на нашу человеческую мораль (это философия Иммануила Канта) и тем, что животных надо наделить правами независимо от того, как к этому относятся люди.

Где есть права, там наступает и ответственность. А какая ответственность у животного?

– Об этом надо спросить у Сингера!

Я ещё с удивлением узнала, что есть услуга изготовления ”memorial diamonds” – бриллиантов из праха близких людей. Это вообще этично?

– Я считаю, что нет, и что носить украшение из праха любимой бабушки – это дико. Но такая услуга очень популярна. Это, кстати, технология, созданная русскими химиками. И на мой взгляд, это яркий пример того, как смерть превращается в товар. Хорошо, когда есть способы облегчить переживание утраты близкого человека, но всё происходящее в массовой культуре с этим никак не связано.

Если в фильме показан суицид, всегда ли это можно назвать пропагандой суицида?

– Смотря как он показан. Очень важно, с какой точки зрения создатели фильма смотрят на это и как показывают. Есть масса примеров произведений, где герои заканчивают жизнь самоубийством. Когда есть задача показать человеческую трагедию – это одно, а когда надо продать «море крови» – это совершенно другая задача. Зритель вполне в состоянии отличить одно от другого, но объём коммерческого насилия настолько велик, что в этом потоке трудно найти гуманистическое кино. Но оно всё же существует.

А суицидальные мысли бывают у каждого? Это нормально?

– Я не врач, но думаю, что наверное, они случаются у каждого. Но если они начинают часто преследовать, тут уже надо к доктору.

Сегодняшнее повальное желание омолодиться, сделать «улучшайзинг» внешности не говорит ли о том, что общество хочет как раз жить, а не умирать?

– Это тоже один из способов отрицания смерти, который вписывается в этот тренд табуирования темы смерти в обществе.

Дина, а почему и как именно Вас увлекла тема смерти?

– Это долгая история. Когда я ещё работала в Санкт-Петербургском университете в России, меня интересовали вопросы исторической памяти (в моей семье целая когорта репрессированных родственников) и то, как наши соотечественники относятся к Сталину и сталинизму. В 2007 году я написала книгу «Готическое общество: морфология кошмара», в которой говорила об этом срастании политики кошмара и эстетики кошмара. Потом я стала изучать, как это соотносится с мировыми трендами, и написала книгу «Занимательная смерть. Развлечения эпохи постгуманизма». Слово «занимальная» – это конечно, издёвка. Это попытка уколоть тех, кто развлекается смертью.

А Вы сами верите в загробную жизнь в каком-либо виде?

– Нет. Я атеист. У нас это семейное. Я совершенно нормально отношусь к тому, что потом ничего нет. Это лучше, чем оказаться на сковородке (смеётся). На эту тему есть совершенно замечательный стендап Роуэна Аткинсона. Посмотрите, получите огромное удовольствие!

 

Смотрите видеоинтервью в программе «Russiantown Дайджест».

Очаровательные ведущие, яркие гости студии.

Подписывайтесь на наш YouTube-канал Russiantown Magazine!