Моя уверенность в том, что День Победы – великий и, пожалуй, самый «неподозрительный» праздник, непоколебима. Хотя инсинуаций на эту тему сейчас множество. Время стирает память, тускнеет прошлое. Средняя человеческая жизнь пролегла между победными залпами и сегодняшним днём. Днём, который мог бы никогда для нас не наступить, если бы отцы и деды, наши герои не встали на нашу защиту.

Наверное, понять войну можно только на уровне чувств. Эта часть истории, она настолько пронзительна, что её невозможно преподнести как-то иначе, кроме как с великим трепетом, с великой болью. Пепел бесследно исчезнувших в огне катастрофы стучит в наши сердца, тревожит души, будоражит мысли. Для тех, кто уцелел, война растянулась в памяти на целую жизнь. С каждым годом этих людей, увы, остаётся всё меньше. Тем ценнее становятся их воспоминания о том трагическом времени.

Как мало остаётся ветеранов,

Всё реже грустные рассказы их слышны,

Лишь в День Победы нам с телеэкранов

Показывают ужасы войны.

(А. Кофман)

Приведу отрывок из одного неотправленного письма. «Здравствуй, папа, ну вот опять пришёл твой день, когда ты ближе ко мне, чем в другие дни, но ты не думай, в другие дни я тебя тоже вспоминаю, но сегодня особенно. Все твои дети живы, скрипят потихоньку, правда, здоровья осталось намного меньше. Внуки твои живут в Германии. Я знаю, что ты бы не одобрил, но ничего не поделаешь, они сами выбрали свою судьбу. Я уже не знаю: может, хорошо, что не дожил ты до нынешних времён, мне трудно представить тебя сегодня в парадном строю, где фронтовиков раз-два и обчёлся, тeбе сегодня было бы 97 лет. Многое изменилось, многие «перекрасились»: власовцы и полицаи стали жертвами войны, а не предателями. Наш сосед Волков ещё жив, крепкий старичок – видимо, чужая кровь, которой он напился до краёв, убивая соседей, даёт ему силы. Такие дела. Ты не думай, мы не бедствуем, всё нормально, получаем пособие, нам хватает. Жизнь проста: встал утром на своих ногах и спасибо. Я сегодна выпью, как всегда в этот день. Буду смотреть парад по телевизору. Молодые и красивые солдаты пройдут в строю, печатая парадный шаг, им надо пройти всего 380 шагов, а потом они пойдут в казармы, а не на войну, как солдаты твоего поколения. Я выпью за них и за тебя, за всех нас, чтобы этого ужаса больше не повторилось» (В. Зеленогорский).

Я мысленно часто говорю со своим отцом (ранения, полученные в боях, сократили его жизнь до 62 лет), скорблю о потере близких и кляну безумие войны. Недавно, перебирая папины орденские планки (ордена не разрешали вывозить за границу), нашла медали за освобождение Варшавы, Будапешта и других городов. Не представляю, смог бы отец пережить отмену празднования годовщины освобождения Варшавы, снос памятников героям войны и многое другое, что не имеет разумного и справедливого объяснения.

Отчётливо помню один эпизод из детства. Как-то утром двое молодых парней вошли в вагон пригородной электрички. Один из них, обычного вида и роста, ничем не запомнился, он молча собирал деньги. Но второй! Прошло 70 лет, а вижу его ясно. Красавец, богатырь-великан, словно из народных сказок. Он был в тельняшке, один рукав которой был надет на левую руку, а правой руки не было. Ни плеча, ни руки, всей правой стороны его торса... Этот парень шёл с горделиво откинутой назад головой, глядя куда-то вперёд, поверх голов, и выражение его лица меня поразило. Никакой радости победителя. Напротив, горесть и печаль в глазах. И уже много-много лет при упоминании 9 Мая я представляю себе не толпы радостных людей и уж, конечно, не лицемерные речи. Я вспоминаю скупые слова моего папы-фронтовика, ветерана войны: «Это боль, кровь и грязь» и вижу того искалеченного молодого парня с трагическим лицом. И думаю: вот оно, правдивое лицо войны, истинная цена Победы.

А эту историю без эмоций и оценок рассказала одна знакомая, простая хорошая женщина. Жила в Ленинграде семья: папа-военный, мама и маленькая дочка. В начале войны отец служил в черте города, а маму с ребёнком удалось отправить в безопасный тыл. Только до места они не доехали. Мать с тяжёлыми ранениями попала в госпиталь, а след девочки, как и многих других пассажиров поезда, затерялся. Отчаянные послевоенные поиски дочери увенчались успехом... лишь через 35 лет. Её обнаружили в сибирской деревне – опустившуюся, беззубую, сильно пьющую. Счастливые родители вытащили своё дитя из грязи, отмыли, вылечили, откормили, нарядили, отвели ей лучшую комнату в просторной квартире. И что получили взамен? Несчастное, потерявшее себя существо, которому не было места ни среди новых знакомых, ни вообще нигде в новой жизни. Учиться с нуля – поздно. Работать? Кем? Уборщицей? Неприемлемо, да и нужды нет: семья небедная. И дочь горько упрекала родителей, превращая их жизнь в ад, тоскуя о привычном болоте, в котором жила и где чувствовала себя равной среди равных, где никогда не знали лучшего. И нет виноватых... Эта война и через десятки лет продолжает своё чёрное дело.

Такие случаи не единичны. Война и дети – особая тема, к которой больно прикоснуться, но невозможно от неё уйти. Если собрать все выплаканные слёзы убитых горем матерей по своим погибшим во Второй мировой войны детям, то этого океана горше и больше не нашлось бы на всём земном шаре.

Не может оставить равнодушными история еврейской девочки, которую отдали чужим людям, чтобы спасти её жизнь. В августе 1942 года в дверь дома в Гааге постучал незнакомец. Посетителю передали восьмилетнюю девочку, чтобы он отвёз её в другой город. С тех пор она никогда не видела своих родителей. Льен де Йон – еврейская девочка, оказавшаяся в нацистской оккупации. Её родители приняли мучительное решение спасти ей жизнь, потеряв её навсегда. С её одежды спороли жёлтые звёзды, увезли из родного дома, и она исчезла в подпольной сети семей Сопротивления. В карман куртки девочки мама положила записку, обращаясь к тому, кто будет присматривать за её дочерью: «Хотя вы мне незнакомы, я представляю себе человека, который будет заботиться о моём единственно ребёнке как мать или отец. Вынужденные обстоятельства разлучили нас. Будьте добры, со всей мудростью и по доброй воле присматривайте за ней». В 1918 году профессор из Оксфорда написал книгу, в которой впервые рассказывается история Льен. В книге «Девочка, которая исчезла» говорится, что Льен была одним из 4000 еврейских детей в Нидерландах, которых спрятали от нацистов нееврейские семьи.

Автор книги, профессор Барт Ван Эс имеет личное отношение к истории Льен: он внук приёмных родителей этой девочки, которые рисковали жизнью, чтобы спасти её. История Льен рассказана в мельчайших подробностях. Она переезжала из дома в дом, из одной тайной комнаты в другую, жила под разными именами, испытала на себе ужас полицейских облав и побегов, и притворялась, что она чей-то ребёнок, в девяти разных семьях. Когда профессор начал общаться с Льен, он понял, каким сложным и противоречивым был период оккупации. Самой Льен сейчас 86 лет. У неё ясная память, и она прекрасно помнит всё о членах своей семьи, из которых практически все погибли в годы Холокоста. Хотя в Нидерландах традиция религиозной толерантности имеет давнюю историю, профессор был шокирован тем, как активно голландские власти помогали задержанию и депортации еврейских семей. Существовала система денежных вознаграждений за помощь в поимке евреев, в результате в Нидерландах в годы нацистской оккупации погибло больше евреев, чем во Франции, Бельгии, Италии и даже самой Германии. Льен говорит, что её собственный опыт показывает: в человеческой природе нет чисто белого или чисто чёрного, одни и те же люди могут совершать и плохие, и хорошие поступки. Кто-то вёл себя в соответствии со своими принципами, кто-то был прагматичен, а кто-то использовал страдания других. Были люди, которые показывали удивительную храбрость и высокие моральные принципы. Среди них были те, кто продолжал работать во имя спасения других, зная, что их самих могут схватить и убить. Некоторые женщины регистрировали еврейских новорожденных, выдавая их за собственных детей и утверждая, что эти дети рождены от их связей с немецкими солдатами. Таких женщин подвергало остракизму их собственное окружение, их публично стыдили как предательниц. Один человек, не успевавший ухаживать за своими спрятанными приёмными детьми и пытавшийся сохранить работу, отрезал себе палец, чтобы получить больничный, и продолжал помогать прятавшимся евреям. Но были и другие. Один из них, например, агрессивный охотник на евреев, голландский полицейский, участвовавший в облаве на дом, где пряталась Льен. Когда баланс сил в войне сместился, он вдруг предстал частью Сопротивления и рассказывал всем, как героически боролся с нацизмом на протяжении всей войны.

У таких жизненных историй нет счастливых концовок. После окончания войны и поражения нацистов для Льен мало что изменилось. Её родные погибли в Освенциме, и она вернулась к тем, кто был ближе всего к ним – в дом дедушки и бабушки профессора Ван Эса. Как восстанавливалась и отстраивалась Голландия, так и Льен боролась за то, чтобы начать всё сначала. Она вышла замуж за человека, пережившего Холокост. Но ощущение того, что всё не в порядке, не проходило, и Льен пыталась покончить с собой. Она выжила, выучилась на социального работника и говорит, что ей всегда нравилось работать с детьми, которые казались такими же потерянными, как она сама когда-то.

Очень хотелось бы, чтобы такие истории стали серьёзным предостережением для тех, кто хочет переписать историю войны и фальсифицирует её.

История войны писалась в гетто,

Освенцим видел всё и Бабий Яр,

Отцы не доживали до рассвета,

И на глазах взрослели сыновья.

История войны на стенах Бреста,

В Берлине, в Будапеште, в Яд ва-Шем.

История войны и в нашем сердце,

И эту запись не сотрут ничем.

(А. Кофман)

9 Мая – святая дата, большой и светлый праздник. Так было и будет всегда, где бы мы ни жили, на каких бы языках ни говорили. С Днём Победы вас, дорогие ветераны, участники войны, наши герои и защитники! Низкий вам поклон и безмерная благодарность!